Экзистенциальное одиночество
У меня в детстве был такой незаметный, пустяшный случай. Как-то, - я учился толи в первом, толи во втором классе, не больше - я должен был вернуться из школы (в школу с первого класса я ходил один, как и большинство моих одноклассников, причем даже те, кто жил довольно далеко и ездил на автобусе), дождаться маму (она приходила с работы в обед), и толи отдать ей ключи, толи забрать у неё ключи - в общем, сделать что-то важное в моменте и необходимое ей. После этого я мог быть свободен.
Я пришёл, и, конечно, забыл совсем про какое-то обязательство перед мамой. Меня позвал Стасик (мой дружбан по двору), и, закинув подальше портфель - уроки я быстро делал, это успеется - я погнал во двор.
Во дворе мы сначала тусили на крыше раздолбанного сарая, оставшегося у нас со времён строительства квартала (временное сооружение, в котором рабочие хранили цемент. Этот цемент, оставшись в сарае без крыши, окаменел в причудливые формы под воздействием воды и иных осадков, а потом чья-то "умная" голова, вместо того, чтоб снести сарай к чертовой матери - наоборот, покрыла его крышей - видимо, снос стоил дороже, чем приведение в приемлемый эстетический вид. И теперь мы лазали через дыру в крыше в пещеры из цемента...). Немного потусив там, к нам присоединились Жиндос и Сафа (мальчик Евгений и мальчик Дима Сафонов, если называть людей полными именами), и после этого мы всей шоблой помчались на другой конец квартала на котельную, а потом "на гаражи", а потом ещё куда-то.
Мама пришла, как и было условлено, домой, и - бабац, а сыны нету! Неприятно, хотя и не смертельно. Однако то, что я должен был ей отдать (или у неё забрать) - было жизненно важно в моменте, меняло все её дальнейшие планы на день, а сотовых телефонов тогда, в 1981 или 1982 году - не было, напомню.
И мама спустилась во двор. Первая же бабулька во дворе ей обстоятельно поведала, что видела "вашего" со Стасиком, что прыгали по сараю, шоб он сгорел, а потом пошли туда, скорее всего - на котельную, лоботрясничать!
...Матушка моя, вежливо поблагодарив, отправилась в сторону котельной, где встретила идущего из "Инвалидного" (так назывался магазин, где давали заказы для инвалидов - иногда) с чекушкой дядю Мишу-артиллериста (я писал про него в рассказе "Свадьба - 85", кому интересно), который сам, без расспросов, будучи в приподнятом настроении, сообщил, что видел целую команду сорванцов ("и ваш Пашка с ними!"), которые тусили на котельной, а потом побежали скорее всего в сторону гаражей на Терешкова, тогда как сам он шел оттуда им (нам) навстречу. Там же, в районе этих гаражей на Терешкова, был пивняк в годы оные, в который дядя Миша захаживал на правах постоянного члена клуба, и мог нас видеть на тех же гаражах раз так дцать, так что ему не нужно было быть Вангой, чтоб наванговать наше целеполагание с большой долей вероятности.
Мама пошла на гаражи. Однако на гаражах нас к тому времени уже не было. Войдя во вкус этого квеста, матушка обратилась к абсолютно незнакомой женщине, шедшей по тротуару, не видала ли она мальчишек, которые до этого прыгали на гаражах, а потом возможно куда-то побежали. Сложно сформулированный вопрос женщина поняла сразу, лишь уточнив предполагаемый возраст, и тут же уверенно опознала-определила: у универсама их видела, стоят, толи стырить чего хотят, толи купить. Мама немедленно пошла туда и аккурат в отделе соки-воды нас и застала: мы собирали мелочь на то, чтоб купить пару стаканов томатного, и дискуссия была нешуточной: пить хотелось всем, а самый богатый из нас мог позволить себе целый стакан, допустим, мандаринового (самого дорогого из соков той поры), тогда как томатного на эти деньги можно было купить аж почти три. Ну и мы проводили с богатеем разъяснительную беседу о пользе делёжки. ))
За этим увлекательным занятием мама меня и поймала.
Я к чему этот незначительный эпизод собственной биографии-то вспомнил. Вот к чему: в современной Москве и окрестностях дети малого возраста (ну, класса так до четвёртого-пятого) постоянно под контролем. Родители ли, няня, бабушки-дедушки... Мы совершенно серьёзно опасаемся ребёнка в булочную отпустить, или в магазин под домом. Потому что...
...А почему, кстати? Вроде бы я бы не сказал, что прям киднеппинг как-то очень уж сильно разросся в смысле частоты совершения подобных преступлений. Маньяки? Садисты? Ну, от маньяков, в конце концов, и советский строй был совершенно не застрахован: Чикатилло родом из СССР, да и все эти "мосгазы" с людоедами - тоже. Это вообще явление, не подвластное никакой системе.
А потому боимся, что знаем: сегодня в нашем огромном городе не знает никто никого.
Вся мои детство и юность прошли на улице, но я шестым-седьмым чувством всегда ощущал на себе этот "всенародный" пригляд. Понимаете, люди жили десятилетиями на одном и том же месте. Я знал всех жильцов нашего немаленького (хотя и не самого большого) дома, многих жильцов двух соседних домов, и так ещё, точечно - до самых до окраин. Мог про каждого что-то рассказать, кто где, когда, кому, куда, зачем, и так далее. И глупо думать, что сам я не попадал в эту великую "социальную" сеть: десятки бабулек, дедулек, дядь миш и теть кать видели, как я шёл в магазин за сметаной (и знали, что иду за сметаной, так как шёл с авоськой и характерной банкой - тогда за сметаной ходили со своей банкой, бугага! Щас такое и представить невозможно почти). И знали - куда, потому что сметану (хорошую) продавали не везде, и весь город знал, куда ходить за сметаной, а куда - за чем-то другим...
На каждом шагу за тобой наблюдали чьи-то глаза. Это не из серии "Большой брат следит за тобой", но это полностью заменяло любой гаджет, причем с гораздо большим успехом: гаджет у ребёнка - это первое, что у него отберут. Или он потеряет сам. Или разрядится батарейка. Или перестанет ловить сеть. А вот эта, с позволения сказать, система - не сбоила. Ей пользовались как родители детей, так и, допустим, следователи-участковые.
Кстати, я не раз слышал жалобы именно от знакомых оперов, что сейчас практически бесполезно стало разговаривать с соседями. Все эти уловки и правила Глеба Жеглова идут побоку: ничего не знают, не слышат, не видят. И не врут: действительно не знают.
...На моем этаже четыре квартиры. Одна - моя, в другой живет семья с ребёнком того же возраста, что и мой сын. Поэтому мы дружим и тесно общаемся. Две другие квартиры сдаются. И если в одной (повезло нам так) живёт относительно стабильный такой мужичок моих годов (однушка), то в двушке каждые три месяца - смена состава. Слава Богу, на нашей площадке нет "резиновых" квартир, из которых в ранний час нескончаемым гуськом-вереницей выходят нерусские тихие, работящие (пока!) люди. Но кто живёт в той двушке и кто в ней будет жить завтра - неведомо.
...Не говоря уже про весь дом! Я знаю буквально трёх - четырёх человек, из которых один - вот-вот переедет в другие края, другой - тоже переедет, но не в края, а просто в другой дом... Моя жена знает чуть больше народу, но не намного (притом, что она - домохозяйка, активно занимается ребёнком и естественно пересекается со многими мамами).
Сегодня ребёнок один - никому не интересен. В перенаселённом мегаполисе всем настолько насрать, что многие, думаю, и в самом деле не замечают. Подумаешь - дерутся дети? Подумаешь, более старшие обижают младшего и слабого... Кто-то потерялся? На то милиция есть, то есть простите - полиция, которой тут овер дохера на каждом шагу.
Проще не заметить и пройти мимо, и не потому, что ты чего-то там боишься. Чего бояться: и старшие, и младшие - сопляки против тебя. Но... "у них для этого свои родители есть!" - сказал мне один такой товарищ. И более того: он, наверное, прав. Потому что я знаю также немало историй, когда чересчур сердобольного пытались в педофилы записать. Не по суду, слава Богу, - так, вербально, на уровне хая. Но согласитесь, и это неприятно, если ты ребёнка привёл, которого били на твоих глазах на улице другие дети, а тебе в ответ его родители - такое...
...И, конечно, постоянная смена составов, постоянная ротация. Люди мелькают, как в калейдоскопе. Любимая нянечка (в детском саду) моего сына с настолько нерусским именем (гастарбайтерша), что я его даже не могу выговорить (а он выговаривает на раз) успела поменять два детских сада только на наших глазах, и опять куда-то толи уехала, толи слилась (про два детских сада мы знаем только потому, что сами их два поменяли). Люди, соседи, друзья, знакомые.
Надо сказать, что Мытищи начала 80-х (да и Москва тоже, в сравнении с Москвою нынешней) - были, чессгря, такой провинциальный тихий городок-с, знаете ли. По сравнению с тем, чем они - и Мытищи, и Москва - стали сегодня. Это какой-то адовый бум, трешак и всё такое.
Те, кто сегодня сюда приезжает - воспринимает это как должное. Я тоже Нью-Йорк воспринимаю таким, какой он есть сегодня. Ведь я не видел его вчера. И не видел его тридцать лет назад. Если б видел или жил бы в нем - тоже, наверное, по-другому бы воспринимал.
...Но мы-то сюда не приезжали! Мы здесь родились. И помним эту патриархальность, провинциальность, тональность: вышел из дома - а все уже тебя видели и даже знают, куда ты пошел; купил новую машину (событие по тем временам!) - а об этом знают даже в Леонидовке, далёкой от твоего Шестого микрорайона!
Господи, как мы НЫКАЛИСЬ, когда курили первые разы, впотай от родителей! Ох, да сейчас нарки ширяются прямо в подъездах, а мы о том, чтоб закурить в подъезде (не своём - оборони, Создатель! - в своём подъезде мог курить только сумасшедший! - на другом конце города, в подвале, в землянке в поле, на хуй знает каком чердаке заброшенного деревенского дома в Ядреевке) - где только не ныкались! И всё равно, когда возвращались домой, самым тщательным образом проветрившись и зажевав жевачкой ("Клубничная" Рот-Фронт, хотя лучше всего отбивала вошедшая тогда в моду "Кофейный аромат" того же Рот-Фронта) - родители уже всё знали, причём в деталях: в каком ларьке и каким обманом купили сигареты, где курили, сколько выкурили, и всё вот это...
Сейчас на эти-то детали вообще всем похуй. Говорю же: ширяющегося нарка в подъезде (совсем уж оборзевшего) - в лучшем случае милицией турнут, в худшем - "не заметят", - нуегонахуй, связываться...
...Наверное, в малых городах России жизнь и течёт до сих пор также, как текла тридцать лет назад в Мытищах и Москве: неспешно, со знанием всех в округе, с дружескими посиделками, бабушками на лавочках, которые тоже сидят на них десятилетиями, а не каждый раз новые лица... Наверное. Хотя те малые города, про которые я могу сказать, как очевидец - хм... удручают примерно тем же, только (как бы это поделикатнее сформулировать) - классом ниже: какие-то беженцы, всевозможная нерусь заселяет квартиры и дома, постоянно происходит ротация: наиболее способные (а в некоторых случаях - просто способные ходить) убегают из утлой провинции в ту же Москву и окрестности, а на их место приходит вот эта вот самая нерусь, либо ещё более пугающая Русь (в том смысле, что качество личности ниже и ниже), и там уже начинается совсем другая история, которая ничего общего не имеет ни с той давней патриархальностью, ни с миролюбием... но не будем об этом, я охотно допускаю, что не очень хорошо знаю сермягу современной российской провинции, ибо в последние годы стараюсь избегать соприкосновения с ней - мне какие-нибудь провинции Европы любезней, чем пригороды Ульяновска или жопы мира Вологодской области, я этого не скрываю и не скрывал никогда. Да и провинция провинции рознь, это тоже понятно. Россия большая. Всего в ней много. Но то, что знаю - данные, извините, очень нехорошие (с) "Собачье сердце".
Остаётся признать, что мы (моё поколение) проводили своё детство в совсем другом мире. Мире, который с одной стороны не был сильно безопасным (скорее, наоборот), но с другой стороны - всегда имел этот тотальный общественный догляд.
...Когда 2 июля 1984 года мой орденоносный дедушка, лётчик-герой, вышел из автобуса номер 1 на остановке "ЗАГС", взялся за молодое деревце рукой, и - умер мгновенно (сердце), сломав и деревце - мы возвращались с мамой и сестрой из совхоза "Тимирязевский", где занимались увлекательным делом - сбором, кажется, клубники. Маму послали туда от работы (вернее, послали туда всю мамину работу, всё НИИ - доцентов с кандидатами), пообещав за хороший труд на каждые 9 ящиков собранной клубники десятый - тебе. Предложение не имело альтернатив, и целый жаркий июльский день мы трудились, собирая клубнику (почти все брали своих детей, потому что знали: набрать десять ящиков одному за день - анрил, а на следующий день все достиги дня предыдущего обнулялись - начинай сначала, поэтому дети были единственным вариантом победить эту государственную хитрожопость - или хотя бы напиздить чуток той клубники). Возвращались усталые. Едва вышли из автобуса возле нашего дома, как нам встретилась учительница немецкого языка из нашей школы, которая, сама держась за сердце, сообщила: умер ваш дедушка!
Она шла мимо того места. Подошла, когда уже стали собираться люди (человек упал), видела, как вызвали скорую, как скорая приехала, и констатировала смерть. Как ждали труповозку, потому что скорая мёртвых не берёт. Дедушку нашего она знала потому (это я предполагаю), что он несколько раз выступал в школе. Ну, как ветеран. И она знала его в лицо.
...Пока мы, шокированные этой новостью, дошли до дома, нам ещё трое встречных сообщили печальную весть, причём двоих я до сих пор не могу идентифицировать, что это были за люди.
Не говоря уже о том, что в доме все, конечно, уже знали, что у Хваткиных дедушка - всё.
Вот так мы тогда жили.
Трудно это объяснить, но тогда из-за вот этой общности, этого "догляда" в хорошем, деревенском смысле этого слова, я чувствовал гораздо больше общего со своим народом. Я чувствовал себя его частью. И он был частью меня. Это был не сплетнический догляд (хотя, чего говорить, это тоже было) - это был сопереживательный догляд: я переживаю за твоих детей, сосед, и если вижу, что их обижают - вступлюсь, но и ты уж, будь любезен, если знаешь-видишь-можешь - не проходи мимо!
А сегодня я здесь чувствую себя чужаком, как нигде более, увы. И дело тут вообще не в политических взглядах или пристрастиях - о них ни слова в тексте. Дело именно в перенаселении и в отношениях между людьми. И в том, насколько мы все здесь мешаем друг другу...
Совершенно безотносительно и я, и мои дети здесь могут рассчитывать на примерно такой же процент сердоболия (если не меньший!) - как и живи мы в Нью Йорке, Бургасе, Дортмунде или Марселе.
Даже, наверное, меньший. Очевидно, меньший.
Холодно тут как-то стало. И продолжает холодать...
(c)baxus
