— Я должен вас предупредить, — начал Крутогоров, — что некогда «Тень» изображал сам автор.
— Покойный Шекспир-с?
— Да. Из этого вы можете заключить, какое значение он придавал роли. — Я тоже ей придаю значение.
При последних словах артист так сморщился, состроил такое выражение лица, что не оставалось никакого сомнения в солидарности его с Шекспиром.
— «Тень» должна… как бы вам это объяснить?.. Она должна поднять принца.
Архипелагов выразил некоторое недоумение.
— То есть, понимаете, — поспешил его собеседник, — поднять его дух… Настроить его, дать камертон дальнейшей клятве на мече. Понятно?
— Это можно-с. Голос глухой должен быть?
— Да, замогильный.
Архипелагов крякнул как-то и опять стёкла дрогнули в оконном переплёте.
— Это выйдет. Докладываю вам, что я, как чтец, стяжал в некотором роде известность по городу. Меня затрудняет проникновение слухов до начальства, касательно моего участия в театральном представлении. Всё же театр-с и носящий, так сказать, языческую маску… Я желаю предаться этому совершенно втайне…
Голос его вдруг дрогнул, точно он снова поперхнулся.
— И я, Иван Иванович, — молящим тоном заговорил он, — осмелился бы попросить вас не разглашать насчёт этого события. Это могло бы повлиять на дальнейшее моё прохождение курса. Но действительно сгораю от страсти к сцене, Иван Иванович. Мне Семён Александрович предлагали в прошлом месяце играть, но я почёл непристойным участие в оперетте «Прекрасная Елена», хотя бы и в роли Ахиллеса: танцевание и пение не идёт в состав моих предположений…
Иван Иванович согласился с ним, сказав, что оперетта, — это временный нарыв, который рано или поздно лопнет, и что последствия такого нарыва могут быть ужасны: они могут заразить здоровое общественное тело.