Не совсем по теме, и тем не менее - в тему. Письмо одного парнишы другу в Россию (писано в период Майдана).
Извините, что длинно - но оно отого стоит.
Гимну – гимн!
(из письма другу-москалю)
«... а вчера мы отметили «месячный юбилей» Майдана. Согласись, если бы не наша «оранжевая» революция, ты неизвестно когда и выбрался бы из своей Москвы. И, наверное, никогда бы не понял украинцев так, как в те три дня, когда ты с нами стоял на Майдане…»
«…Судя по твоему письму, самое сильное впечатление от приезда в Киев, - это то, что сотни тысяч людей на Майдане с азартом поют наш государственный гимн. Удивление твое понятно: многие ли у вас, в России, твердо знают свой новый гимн? Мелодию, конечно, вызубрили за полвека, автора трех вариантов слов знают даже дети, - но как-то массово не исполняют. Впрочем, я не знаток вашей новой музыкальной госсимволики – поговорим лучше о нашей главной песне.
В гимне Украины имеется изумительное место. Признаюсь: обратил на него внимание недавно, хотя об этом фрагменте несколько лет назад замечательно писал Густав Водичка в своем эссе «Украина – родина дремлющих ангелов». Но всей глубины этого фрагмента и он не исчерпал. Глубины этих строк, скажу больше – четырех букв, из коих одна – мягкий знак, с лихвой хватит, чтобы на их основе написать капитальнейшее исследование украинской ментальности, так тебя поразившей. Не веришь? Тогда слушай.
Начало гимна: «Ще не вмерла України ні слава, ні воля. Ще нам, браття-українці, посміхнеться доля». Соглашаюсь: вполне традиционно, даже банально; трудно не вспомнить гимн наших западных соседей, некогда «вражих ляхів», а ныне первых ходатаев перед Европой. Но дальше, дальше – перл, чудо: «Згинуть наші вороженьки, як роса на сонці!»
Каково! Нет, ты скажи, у какого еще народа в столь ответственном тексте так говорят о врагах? Более того, на каком языке можно так о них сказать в принципе? На вашем, великом und могучем, от «враг» я могу образовать только какую-нибудь «вражину» – а тут «вороженьки», с уменьшительно-ласкательным суффиксом!
Французский на подобные суффиксы (как они называют по-ученому – субъективной оценки, что ли?) довольно беден. Оно и понятно: прямая линия, стальной блеск, сухой рационализм, культ ясности и отчетливости. Английский – не намного богаче. Думаю, что от «ennemi» или «enemy» ничего подобного образовать нельзя. Даже итальянский, изумляющий в аристократической своей простонародности невообразимым обилием таких суффиксов, едва ли может естественным путем создать сходную форму от «nemico». По-украински же это звучит совершенно естественно, а вовсе не как «слово на случай», выдумка, игра, искусственная конструкция досужего филолога. А значит, дело здесь не в одном языке, не в его словообразовательных механизмах, а, не побоимся высоких слов, в гении народа, этот язык создавшего.
Окунемся на мгновение в благоуханную атмосферу украинского мелоса, где дух моего народа творил, постигал и созерцал себя самое в чистейшем своем выражении; вдохнем полной грудью этот духовный кислород, – и что же мы увидим? А увидим мы, как «іде дівчинонька рано-вранці воду брать, а за нею козаченько веде коня напувать», увидим «місяць на небі, зіроньки сяють», услышим чье-то нежное «ти не лякайся, що ніженьки босії змочиш в холодну росу – я ж тебе, милая, аж до хатиноньки сам на руках віднесу», а там, вдали – «червона калина, карії очі, гарнії брови, ой летіли дикі гуси, соловейко – тьох, тьох, тьох! садок вишневий коло хати; джмелі на панщину ідуть, ще й діточок своїх ведуть».
И в этот чистый, волшебный, пронзительно-целомудренный мир, где проплывают перед нами, словно в сказке, дівчиноньки и козаченьки, ніженьки, хатиноньки и зіроньки, в этот мир, говорю я, легко и просто, без малейшего усилия, как морфологически, так и бытийно, входят и вороженьки! Нет у нас для них специального места, и дух наш неспособен излить на них гнев свой, сколь угодно праведный! Ведь у него, у вороженьки, тоже есть где-то своя хатинонька, а в ней – дівчинонька, а над нею – зіроньки... Сколько здесь душевной тонкости, незлобивости, какой-то беспредельной деликатности! (Только не надо, друг мой, так снисходительно улыбаться: я нисколько не ошибся, почтив этим «иностранным» словом не обитателей Версальских или иных Зимних дворцов, но простых хлебопашцев и свинопасов с берегов Днепра).
Однако же с «вороженьками» что-то делать надо – и как же представляет себе дух нации этот, к сожалению, неизбежный процесс? «Згинуть, - говорит он, - як роса на сонці». Заметь: здесь нет и намека на грубую силу, человеческую борьбу, лязг и звон оружия, какой-либо физический контакт; элиминация «вороженьок» с непередаваемым изяществом переводится на язык ритмов природы мудрой и вечной, - morir non dole… (Экспроприировано у вашего верховного экспроприатора Пушкина: тот, как ты помнишь, стащил эту строчку для эпиграфа к одной из глав «Евгения Онегина» у Петрарки – «умирать не больно»…)
Если в эту самую минуту, Олеже, ты не почувствовал в себе украинца, не услышал зов предков, если не носишься, как угорелая кошка, по избе, выискивая лихорадочно, под какую же лавку забился твой, как выражаются у нас в Украине ученые и не слишком мужи, «национальный генетический кот», и не содрогаешься от ужаса при мысли, не загрызла ли его между делом какая-нибудь московская Муму, то пусть твои украинские корни навеки придавит могильной плитою литера «веди», и да пишешься ты отселе не Марченко, но Марченков, а еще лучше – віддай, москалю, наш суфікс! – Марков!
А теперь, немного успокоившись, введем наше повествование в европейский контекст и посмотрим, как в аналогичных текстах трактуют своих врагов просвещенные народы цивилизованного Запада. У богобоязненных прихожан той ветхой деревенской церквушки, чьи башенки так сиротливо красуются на островке Сите, есть, ты помнишь, одна задорная песенка, в жанре духоподъемных (светских) песнопений, по моему скромному разумению, никем поднесь не превзойденная – «Марсельеза». Объект для сопоставления, думается мне, вполне достойный. Рядом можно поставить разве что другой супершлягер французской политэстрады, «Интернационал» да вашу «Священную войну» – теперь это, конечно, немодно и даже вызывающе неполиткорректно, но ведь по-прежнему гениально. Какая мощь – мороз по коже…
Хорошо, Олег, не будем отвлекаться, а лучше, как выражались ваши неистовые протопопы, «возвратимся на первое». Так вот, у этих самых французов, почему-то снискавших репутацию легкого, воздушного, изящно-легкомысленного народа, о врагах (конкретно – «тиранах») в государственном гимне сказано следующее: «И да упьются борозды наших полей их поганой кровью!» (Если буквально: «пусть их нечистая кровь (sang impur) напоит наши борозды!»). Где, когда, у кого с такой же ослепительно-картезианской ясностью проявлялась готтентотская свирепость? А у нас – «як роса на сонці…»
(Правда, есть и старинные известия о том, как казаки взяли город, «шляхти вирізали десять тисяч, а жидів – без ліку» – из какой-то летописи времен Хмельниччины. Такова, впрочем, традиционная точка зрения, но после сказанного выше у всякого бдительного патриота, я надеюсь, мигом откроются карії очі, и он усмотрит здесь злонамеренную москальскую интерполяцию).
