- Вибачте, дівчата. Ото я б і не зупинився, але кум дуже просив подивиться, хто там так гарно плаває.
Водитель кричит от дороги, высунувшись в водительское окно пыльных «жигулей».
Кум сидит здесь же, на соседнем сиденье потрепанных «жигулей», счастливо лыбится, сверкая золотым зубом.
- Та дивіться, за то ми грошей не беремо, - отзываются с берега реки мои девчонки. – Погодьте, зараз ще тітка Оксана прийде, і на неї теж полюбуєтесь.
«Жигули» срываются с места, оставляя за собой пыльный след и сизый бензиновый выхлоп.
В селе полно Оксан, самого разного возраста и калибра. Назови Оксаной любую, хоть продавщицу в ларьке, хоть доярку, хоть вон ту бабку, увлеченно ковыряющуюся в огороде посреди зарослей укропа и картошки, наверняка угадаешь с именем.
Мужиков в селе мало, в плане численности они заметно уступают женскому населению, а в габаритах и вовсе проигрывают пышногрудым и жопастым местным «теткам Оксанам». Мужик в селе жилист, чёрен и пуган женским вниманием, прямолинейным и бесхитростным.
Потому, услышав про какую-то тётку Оксану, «жигули» мгновенно спасаются бегством.
Своих девчонок я вывез в село на месяц.
Сто восемьдесят километров от Киева. Хата мазанка у дороги. Огромный сад с грушами, яблонями, прочими абрикосами и колючим малинником. Гектар огорода, с картошкой, огурцами, помидорами и кабачками, кукурузой и подсолнухом. Речка с обязательной «тарзанкой», привязанной к ветке ивы, нависшей над водой с обрывистого берега. И люди, обыкновенные люди из обыкновенного украинского села.
- А я дивлюсь, то ви якісь не наші. Ні на кого не схожі. Зовсім геть ні на кого.
Ми дружно обрываем шелковицу и едим её тут же, засыпая чернильные ягоды горстями в рот. Дерево растет у дороги, через редкий забор наполовину нависая над чьим-то двором. Из глубины двора к нам идет, мелко переступая, сгорбившаяся недружелюбного вида старушка, поправляя платок и разглядывая нас.
- Сейчас нагонят отсюда, - шепотом предупреждает меня жена.
Старушка останавливается у забора.
- Ні, не наші.
- Так ми приїжджі, з городу, з Валерьяничом сусіди.
- З агрономом? Так ми з нім родичи. Я його жінці двоюрідній сестрі невістка. А ну, погодьте.
- Оксана! – это старушка «невестка» уже кричит вглубь двора неожиданно громко. – Оксана! Неси дітям гостінца!
Загорелая Оксана лет двенадцати, с побитыми коленками и носом в веснушках, несет тарелку с пирожками.
Утром и вечером – идем через пять дворов по улице за молоком. Процесс добывания молока из коровы вызывает у девчонок восторг. Нет, они, разумеется, знали, что корова дает молоко, ну, как дает, наверняка достает откуда-то у себя из сумки пакет с молоком и передает его доброму молочнику или коту из Простоквашино. И улыбается, от рога до рога.
Реальность не укладывается в шаблон и живо обсуждается:
- Это что, она молоком писяет?
- Угу, а творогом, наверное, какает.
Покупаем парное молоко, по пять гривен за литр, вкусное невероятно, и просим еще продать картошки, молодой пока на огороде у нас нет.
- Молодій то і в мене ще нема, - сокрушается молочница. – Ото тільки шо з пришлого року залишилась.
- Так нам хоть прошлогодней.
Молочница уходит в подвал, через несколько минут выносит ведро картошки.
- Беріть.
- Сколько стоит?
- Да так беріть. Вона ж тогорічна, не молода.
- Спасибо, нам столько и не надо.
- Ото нехай тут стоїть, - молочница сдвигает ведро в угол у сарая, - Будете брати, скільки треба коли треба…
Идем с речки. Из крайнего двора нас зовет женщина и машет рукой.
- Доброго дня. То ви Валерьянича сусіди?
Ми соглашаемся с утверждением.
- Так я ж його родичка, його брата жени племінниця. Тільки ми не родичаємось.
- Чего?
- Так вони ж багаті! В них машини дві і дочка у Києві живе. Коли одні багаті, а другі бідні, їм родичатись незручно.
Пока она говорит, из дома её сын приносит молоко и тарелку с пирожками. Мы пытаемся культурно отказаться.
- Це дітям. Хай ростуть щасливі. Дітя нагодувати – святе діло.
- Сусіди! – кричит нам через забор женщина-соседка. – Сусіди! Вам ось такі огірки треба?
В её руке парочка коротких загнутых в букву «с» огурцов.
- А что? – недоверчиво уточняем мы.
- Так на огороді залишити, шо викинути, перезріють, жалко.
- Да у нас все равно банок нет.
Соседка качает головой, уходит, бурча что-то себе под нос про горожан, урожай, огурцы и прочие неприятности.
- Сусіди! - кричит она нам через минут десять. – Тримайте, ось вам банки!..
И передает через забор сначала четыре банки, а потом сыпет на траву огурцы.
За месяц – ни одного разговора о политике. Казалось, что здесь и о войне на востоке страны не знают, так размеренно и ровно течет жизнь. На пятнадцатый день из района на площадь перед сельсоветом приехала машина, оказалось, забирать мобилизованных в армию. Пять молодых парней, с сумками и рюкзаками, в окружении близких родственников. Никаких торжественных речей, цветов и оркестров. Обнялись, перекрестились, сели в машину. Остальное село вышло к дороге. Стояли молча, провожая машину взглядом и долго глядя ей в след.
(с)pashtet_77
Водитель кричит от дороги, высунувшись в водительское окно пыльных «жигулей».
Кум сидит здесь же, на соседнем сиденье потрепанных «жигулей», счастливо лыбится, сверкая золотым зубом.
- Та дивіться, за то ми грошей не беремо, - отзываются с берега реки мои девчонки. – Погодьте, зараз ще тітка Оксана прийде, і на неї теж полюбуєтесь.
«Жигули» срываются с места, оставляя за собой пыльный след и сизый бензиновый выхлоп.
В селе полно Оксан, самого разного возраста и калибра. Назови Оксаной любую, хоть продавщицу в ларьке, хоть доярку, хоть вон ту бабку, увлеченно ковыряющуюся в огороде посреди зарослей укропа и картошки, наверняка угадаешь с именем.
Мужиков в селе мало, в плане численности они заметно уступают женскому населению, а в габаритах и вовсе проигрывают пышногрудым и жопастым местным «теткам Оксанам». Мужик в селе жилист, чёрен и пуган женским вниманием, прямолинейным и бесхитростным.
Потому, услышав про какую-то тётку Оксану, «жигули» мгновенно спасаются бегством.
Своих девчонок я вывез в село на месяц.
Сто восемьдесят километров от Киева. Хата мазанка у дороги. Огромный сад с грушами, яблонями, прочими абрикосами и колючим малинником. Гектар огорода, с картошкой, огурцами, помидорами и кабачками, кукурузой и подсолнухом. Речка с обязательной «тарзанкой», привязанной к ветке ивы, нависшей над водой с обрывистого берега. И люди, обыкновенные люди из обыкновенного украинского села.
- А я дивлюсь, то ви якісь не наші. Ні на кого не схожі. Зовсім геть ні на кого.
Ми дружно обрываем шелковицу и едим её тут же, засыпая чернильные ягоды горстями в рот. Дерево растет у дороги, через редкий забор наполовину нависая над чьим-то двором. Из глубины двора к нам идет, мелко переступая, сгорбившаяся недружелюбного вида старушка, поправляя платок и разглядывая нас.
- Сейчас нагонят отсюда, - шепотом предупреждает меня жена.
Старушка останавливается у забора.
- Ні, не наші.
- Так ми приїжджі, з городу, з Валерьяничом сусіди.
- З агрономом? Так ми з нім родичи. Я його жінці двоюрідній сестрі невістка. А ну, погодьте.
- Оксана! – это старушка «невестка» уже кричит вглубь двора неожиданно громко. – Оксана! Неси дітям гостінца!
Загорелая Оксана лет двенадцати, с побитыми коленками и носом в веснушках, несет тарелку с пирожками.
Утром и вечером – идем через пять дворов по улице за молоком. Процесс добывания молока из коровы вызывает у девчонок восторг. Нет, они, разумеется, знали, что корова дает молоко, ну, как дает, наверняка достает откуда-то у себя из сумки пакет с молоком и передает его доброму молочнику или коту из Простоквашино. И улыбается, от рога до рога.
Реальность не укладывается в шаблон и живо обсуждается:
- Это что, она молоком писяет?
- Угу, а творогом, наверное, какает.
Покупаем парное молоко, по пять гривен за литр, вкусное невероятно, и просим еще продать картошки, молодой пока на огороде у нас нет.
- Молодій то і в мене ще нема, - сокрушается молочница. – Ото тільки шо з пришлого року залишилась.
- Так нам хоть прошлогодней.
Молочница уходит в подвал, через несколько минут выносит ведро картошки.
- Беріть.
- Сколько стоит?
- Да так беріть. Вона ж тогорічна, не молода.
- Спасибо, нам столько и не надо.
- Ото нехай тут стоїть, - молочница сдвигает ведро в угол у сарая, - Будете брати, скільки треба коли треба…
Идем с речки. Из крайнего двора нас зовет женщина и машет рукой.
- Доброго дня. То ви Валерьянича сусіди?
Ми соглашаемся с утверждением.
- Так я ж його родичка, його брата жени племінниця. Тільки ми не родичаємось.
- Чего?
- Так вони ж багаті! В них машини дві і дочка у Києві живе. Коли одні багаті, а другі бідні, їм родичатись незручно.
Пока она говорит, из дома её сын приносит молоко и тарелку с пирожками. Мы пытаемся культурно отказаться.
- Це дітям. Хай ростуть щасливі. Дітя нагодувати – святе діло.
- Сусіди! – кричит нам через забор женщина-соседка. – Сусіди! Вам ось такі огірки треба?
В её руке парочка коротких загнутых в букву «с» огурцов.
- А что? – недоверчиво уточняем мы.
- Так на огороді залишити, шо викинути, перезріють, жалко.
- Да у нас все равно банок нет.
Соседка качает головой, уходит, бурча что-то себе под нос про горожан, урожай, огурцы и прочие неприятности.
- Сусіди! - кричит она нам через минут десять. – Тримайте, ось вам банки!..
И передает через забор сначала четыре банки, а потом сыпет на траву огурцы.
За месяц – ни одного разговора о политике. Казалось, что здесь и о войне на востоке страны не знают, так размеренно и ровно течет жизнь. На пятнадцатый день из района на площадь перед сельсоветом приехала машина, оказалось, забирать мобилизованных в армию. Пять молодых парней, с сумками и рюкзаками, в окружении близких родственников. Никаких торжественных речей, цветов и оркестров. Обнялись, перекрестились, сели в машину. Остальное село вышло к дороге. Стояли молча, провожая машину взглядом и долго глядя ей в след.
(с)pashtet_77
Записаний