«Краматорской правде» — 80 летДуша редакцииТалантливый журналист, поэт, романтик, Станислав Дмитриевич Лобинский оставил яркий след в истории «Краматорской правды». 6 июня ему исполнилось бы 65 лет. Воспоминания друзей и соратников — наша дань памяти этому прекрасному человеку, которого любили при жизни и будут помнить еще долго.
Распахнутая дверь
Станислав Лобинский родился 6 июня 1945 года, в день рождения Александра Пушкина и в год, когда страна праздновала Победу. Это совпадение было предметом мальчишеской гордости и, похоже, каким-то образом сказалось на его характере и мироощущении. Он воспринимал жизнь как праздник, и в этом, может быть, секрет его бесконечного обаяния.
В редакции «Краматорской правды» С.Д.Лобинский работал корреспондентом, заведующим отделом, ответственным секретарем. В кабинете Славы (редко кто обращался к нему по имени-отчеству) дверь всегда была нараспашку. С утра до вечера здесь толпился народ. Обсуждали новости, от подъездного до вселенского масштаба, делились проблемами, рассказывали анекдоты. Взрывы смеха сменяла глубокая тишина, когда кто-либо из поэтов читал свои стихи. В этом шуме, гаме, клубах сигаретного дыма Слава чувствовал себя как рыба в воде. Для меня до сих пор остается загадкой, как в такой бурной атмосфере он умудрялся макетировать и вовремя отправлять в типографию газету, писать свои материалы, готовить тематические страницы.
Для журналиста Лобинского не было неподъемных тем. Очерки о людях, заводские корреспонденции, сельские зарисовки, поэтические репортажи с места событий, критические материалы — ему все легко удавалось. Как-то глубокой осенью мы отправились всей редакцией в совхоз, где можно было запастись картошкой на зиму по оптовым ценам. Директор Виктор Арсентьевич Чучупалов подвел нас к картофельным холмам под навесом. Пока мы перебирали картошку, наполняя мешки, Слава исчез. Как выяснилось позже, за это время он побывал в конторе, поговорил с людьми и собрал материал для газеты на несколько номеров вперед.
А еще он писал стихи, в которых и сегодня говорит с нами его чуткая и ранимая душа. Он ушел из жизни очень рано, в неполные 47 лет. «Душа редакции» — так вспоминают о Славе Лобинском все, кому посчастливилось быть рядом с ним.
Ты уедешь.
Все станет на место.
Возвратившись с вокзала домой,
Вновь свои запоздалые песни
Я доверю бумаге немой.
А потом, когда лунные тени
растворятся в предутренней мгле,
Ядовитая горечь потери
Постепенно угаснет во мне.
Я совсем успокоюсь
И даже
Стану пленником радужных снов,
Как ребенок, который не нажил
На земле ни врагов, ни долгов.
Станислав ЛОБИНСКИЙ
Его зовут ХокаВ 1977 году, когда я приехала в Краматорск, Дом печати, что на площади Борзенко, соответствовал своему названию: здесь на первом этаже располагались редакции газеты «За технический прогресс» и радиовещания НКМЗ, второй этаж занимала «Краматорская правда». Как на первом, так и на втором этаже было много молодежи, и, естественно, она перемешалась и передружилась еще до моего приезда, создав особую атмосферу журналистского братства, открытости, взаимовыручки. Эта компания и пригрела меня, никого в городе не знающую, – со смехом и всерьез рассказывали о людях и событиях Краматорска, взаимосвязях и отличительных особенностях. И это было по-доброму, тепло и остроумно.
Центром притяжения компании был 32-летний Слава Лобинский, тогда ответственный секретарь «Краматорской правды».
Ответственный секретарь редакции – человек, по определению, постоянно занятый: ему нужно вычитывать и править материалы, втискивать их в полосу, которая 33 года назад была «железной» (а как хотелось, чтобы она была резиновой). Он выстраивал в очередь желающих публиковаться авторов, логично при этом аргументируя именно эту последовательность. Работал с внештатниками, у которых была общая особенность – все они «пускали корни» в стул, стоило им присесть в Славином кабинете. Успевал вести пару тематических полос и работать с юнкорами. Лобинский, все успевая, жил как бы в трех измерениях – журналистском, графическом, административном, постоянно находясь при этом в четвертом – поэтическом – измерении. Но стихи он читал нечасто, а когда читал негромким глуховатым голосом – все они были о войне, или о любви, или о любви на войне…
Нам с мужем повезло: мы получили квартиру в малосемейке на Юбилейной через два месяца после приезда. Тема новоселья меня волновала особо – хозяйкой я была неопытной, да и как разместить компанию в 10-12 человек на 12 квадратных метрах? Успокоил меня Лобинский.
«Да что ты волнуешься, - сказал тогда Славик, - навари картошки в мундирах, купи селедку – будет замечательное новоселье».
Так и сделали. И новоселье было действительно замечательным, и совсем не тесным. А танцевали мы на оставшемся свободным квадратном метре по очереди.
На память о новоселье Слава подарил тогда нашей семье маску – загадочное творение местного скульптора.
«Как его зовут?» — спросила я, принимая подарок.
«Хока», — ответил Слава.
«А что такое Хока?» — спросила я.
«Не знаю. Просто Хока, и все», — ответил Слава.
Эта маска стала нашим семейным оберегом. Глубокой осенью она отметит свой 33-й день рождения. И до сих пор никто не знает, почему это странное создание зовут «Хока».
Валентина ЗОРИНА
«Подари другим хоть капельку рассвета…»
С.Л.
«…С осенней зрелостью души,
Когда прозрачно и щемяще
В тебе рождается восторг,
Когда светлеющий восток
Являет грусть об уходящем…
Ты много должен. Подари
Другим хоть капельку рассвета.
Все меньше времени на это –
Увы, не врут календари…»
Это строки из стихотворения «Осень» Станислава Лобинского, с которым я работал многие годы в редакции газеты «Краматорская правда». Это не только его строки, это – он сам. Открытый, добрый, доверчивый и беззащитный, как ребенок, всегда готовый прийти на помощь. И, безусловно, талантливый журналист и поэт.
Его стихи я узнаю среди сотен других. Потому что каждое слово в его творчестве, касается это поэзии или рядового газетного материала, — ключевое, несет в себе максимальную смысловую нагрузку.
Да, он считал себя должником человечества за подаренную жизнь. Да, он всегда щедро делился с людьми видением собственного «прозрачного и щемящего» рассвета, остро чувствовал неумолимую скоротечность происходящего в этом мире и с глубокой тревогой перелистывал календарь. Потому что каждый новый день, как он пишет в стихотворении «Новизна», встречал «как истину саму», и уже тогда, в свои 45, чувствовал «холодок у сердца».
Каждому новому дню Слава радовался «как ребенок, который не нажил на земле ни врагов, ни долгов». Однако эти строки, как он объясняет в своем сборнике «Созвучие», плод снов. Наяву же в высокопрофессиональном журналистском коллективе Донбасса – редакции «Краматорской правды», и это подтвердят многие старожилы, - без долгов было обойтись трудно. Не потому что зарплата и гонорар были такими уж маленькими, и работать при той полиграфической базе приходилось почти сутками – порой до трех-пяти утра. Просто коллектив был творческий. И потому почти каждый у кого-то занимал деньги, в основном, по мелочам. Так вот, не припомню случая, чтобы Славе кто-то отказал. Даже если он занимал трижды в день у одного и того же человека, например, у хозяйственного, толкового и довольно практичного редактора «Рабочей трибуны» Василия Редькина. Потому что Редькин знал, что Слава «берет на всех», и на него в том числе, а долг, как пообещал, отдаст сполна сам. Когда уж не получалось отдать по объективным причинам, как то было в случае с нашим главным спонсором – сторожем редакции, Слава находил оригинальный выход, сглаживающий «вину». Тогда он подарил ей принесенную из дома шоколадку и открытку с подписью: «Дорогой Вере Митрофановне… с чувством вечного долга». Развеселил женщину от души. И всех нас.
А скольким краматорчанам Лобинский написал тостов и поздравлений! В этом, пожалуй, только еще один крамправдовец, известный журналист, поэт и писатель, Леонид Горовой мог с ним сравниться. Причем все эти опусы подавались оригинально, искренне и абсолютно безвозмездно.
От обаяния, чувства такта и эрудиции Лобинского люди, как сейчас говорят, балдели. Как от отменного дорогого коньяка, не имеющего вульгарного потенциала опьянения.
«Когда я вас увижу, чтобы переговорить по делу?» — спрашивал пришедший в редакцию посетитель. И как бы Станислав ни был занят, отвечал: «Сейчас», — и усаживал его напротив себя.
Уникальная способность Лобинского жить по принципу «от себя», а не «к себе» привлекала к нему многих, даже случайных и малознакомых людей. Некоторые из них пользовались его способностями, но того хватало на всех. Поистине талант щедр. Как известно, это тяжкий крест. Может быть, поэтому людям всесторонне одаренным не удается его долго нести.
Самое страшное случилось в 1992 году. 24 января Лобинского не стало - остановилось сердце.
Умер он в моей квартире, которую мы успели с помощью тогдашнего мэра и замечательного человека Владимира Ивановича Логвиненко переоформить на Лобинского, за что я Логвиненко бесконечно благодарен. А Станислав после переезда на Комсомольскую площадь, где сегодня живет его семья, сказал мне: «Ген, теперь я не боюсь за своих. Они определены. Теперь можно и умирать».
Прошли годы. Но до сих пор я не верю в смерть Лобинского. Он рядом. Частичка его доброго сердца продолжает биться во мне, во всех нас – его близких, коллегах, друзьях, помогает сдерживать натиск теперь уже гораздо более жесткой, незнакомой ему жизни.
Обычно все начинается с вопроса: что скажут люди? Честно говоря, я раньше его недолюбливал. И только с уходом из жизни Лобинского понял всю глубину этого вопроса. Понял, что главное, чего человек может достичь при жизни, – оставить о себе хорошую память. Как все просто и мудро…
А вот как сказал об этом сам Лобинский:
Здоров художник или болен,
Он в славе и под свист невежд
Свободен тем, что несвободен
От вдохновенья и надежд…
Геннадий ЖУКОВ
Жизнь — словно ветерВ один из последних дней мая мне позвонила давняя приятельница, журналист, кадровый работник городской газеты Тоня Ноткина и напомнила: 6 июня не только День журналиста, день рождения А.С.Пушкина, но и день рождения нашего Славика, бывшего собрата по перу, ответственного секретаря «Краматорской правды» — Станислава Дмитриевича Лобинского. Ему, ровеснику Великой Победы, исполнилось бы 65 лет. И было бы правильно, если бы все, кто работал с ним, откликнулись на эту дату личными впечатлениями. Остаться безучастной к такому предложению оказалось невозможно.
Он ушел от нас на пятом десятке своей жизни, молодым, моложе нас, нынешних. Вспоминая Славика, не хочется плести словесные кружева: яркая неординарная личность, талантливый журналист… Все это, конечно, так, но запомнился он не только этим. Коренастая фигура, упрямая челка через весь лоб, белозубая улыбка, крепкие, но тонкие, как у художника, кисти рук — таков был его внешний облик. А вот душа — мятущаяся, крылатая, ранимая и загадочная.
Мы с ним работали в одном здании — Доме печати, но в разных редакциях. Я — в заводской газете «За технический прогресс», он — в «Краматорской правде». Поэтому общение происходило и на деловом, и на дружеском, общечеловеческом уровне. Бывало, наши коллективы вместе отмечали праздники, выезжая в лес. Эти творческие посиделки и были самыми интересными и памятными моментами нашего сотрудничества. Дитя войны, Славик много говорил о ней, посвящая этой теме свои стихи и прозу. Он часто читал нам произведения Е.Евтушенко, рубаи Омара Хайма. Читал, как дышал. Иные подражали ему, но так, как читал он, не умел никто. Наверняка у многих из того круга людей остались на добрую память стихи самого С.Лобинского — глубоко лиричные, где-то с грустью, где-то с мягкой и светлой печалью. О чем грустила душа его? Успел ли он найти то, что искал в своей жизни? Он пронесся по ней, словно ветер.
Природа была щедра к Лобинскому, одарив его лучшими талантами — к литературе, музыке, редким чувством юмора и ответственностью, трудолюбием, способностью дружить, умением выслушать и помочь.
Славик запомнился разным: склонившимся над газетной полосой с линейкой и карандашом в руках, спешащим в типографию на читку очередного номера газеты, в кругу друзей под бокал вина читающим стихи, которые в памяти звучат до сих пор.
Жаль, что его уже нет с нами. Хорошо, что он среди нас был — добрый, умный, надежный. А такие не умирают, они живут в нашей памяти.
В день 65-летия Лобинского мы обязательно соберемся, чтобы вспомнить его. И наше право считать строки Хайма посвященными нашему товарищу: «Когда вы за столом, как тесная семья, опять усядетесь, — прошу вас, о друзья, о друге вспомянуть и опрокинуть чашу на месте, где сидел средь вас, бывало, я».
Зоя АНДРИЕНКО,
член Союза журналистов Украины
"Краматорская правда", №22, от 2 июня 2010 г., Фото, традиционно, в газете. 
