нашла в инете вот такие воспоминания, не видела раньше
Свобода Слова
Эвакуация (из дневника отца)
Мой отец Власенко Сергей Корнеевич родился в 1902 г. в крестьянской семье на хуторе Макаровщина Лубенского уезда Лаззерской волости, ныне Лубенский район Полтавской обл.
В 1925-м окончил КПИ, работал на заводе «Арсенал», потом на оборонных заводах в Нижнем Новгороде и под Москвой, а в 1941м — в Краматорске Сталинской (Донецкой) области.
Дневник, который он вел с 19 октября по 8 ноября 1941 г., более полувека пролежал в семейном архиве. Теперь, когда уходит из жизни поколение тех, кто воевал, и тех, кто повидал и пережил все ужасы Великой Отечественной войны, автор решил опубликовать в кратком изложении записи из дневника отца, которые он вел на пути от Краматорска до Сталинграда (Волгограда).
Начинается он так: «Настоящий дневник представляет собой точную фотографию фактов и событий, связанных с последними днями жизни и деятельности руководящих работников на Краматорском заводе тяжелого станкостроения и периода эвакуации из города Краматорска, а также связанных с этим всех житейских перипетий, переживаний и т. д».
«19 октября 1941 г., г. Краматорск, КЗТС.
Поднялись в 6 часов утра. Спали на диванах в кабинете директора и главного инженера. Еле рассветает, день пасмурный, моросит дождь. Сегодня боевой день — есть девять пульманов, поданных со станции на экспедицию, но с коксом и углем. Нужно их разгрузить и погрузить остатки электрооборудования, инструмент и незавершенное производство по станкам.
Ночь была тревожная, противник у Александровки, за 30 километров. Явно слышны выстрелы (почти не прекращающиеся), и видны большие зарева. Кто-то ночью бросал ракеты, видимо, шпионы.
За день загрузили три пульмана и оборудовали один вагон-«теплушку». Это крытый двухосный товарный вагон с трехэтажными нарами по обе стороны от двери, а в центре стоит металлическая печка-буржуйка.
Оперативная группа НКВД (Народного комиссариата внутренних дел), призванная произвести взрывы и разрушения в последний момент перед отступлением, живет вместе с нами в кабинете спецотдела. Их 4 человека вместе с руководителем Братцевым.
Оставленный на заводе состав для завершения эвакуации следующий: Поляков, Краноженов, Курочкин, Райз, Власенко, Баловицкий, Типикин, Фоменко, Якубицкий, Шмулич, Сорочкин. Все они уже больше 10 дней как переведены на казарменный режим. Спим на диванах и креслах по-походному, не раздеваясь и даже не снимая сапог. Облачены в дорожные костюмы: ватные брюки и куртки, сапоги, дорожные сумки — рюкзаки приведены в транспортабельное состояние. Пользуемся электропечками, т. к. паровое отопление не действует. Питаемся в кабинетах хлебом, салом и копченым мясом, чаем (без вилок и ножей), порции делятся равными частями. Обедаем в столовой.
Всем отъезжающим раздали эвакосправки. Внешние события нам мало известны, т. к. мы все время сидим на заводе и мало общаемся с миром, газеты получаем случайно, из рук. На нашем овощном складе группа местного населения, решившая остаться на месте, разобрала абсолютно все овощи, охранник ничего не смог сделать.
В поселке милиционер застрелил рабочего в очереди за хлебом, а случайно проезжающий военный, которому рассказали об этом, пришел на место происшествия, приказал милиционеру идти с ним, и когда тот начал сопротивляться, застрелил его на шоссе против поселка. О нем никто не сожалел, наоборот, были удовлетворены, т. к. он не избежал бы самосуда.
20 октября 1941 года
Ночь прошла сравнительно спокойно. Поднялись в 6 утра, как всегда, привели себя в порядок, попили чай и разошлись по своим делам. Осталось погрузить еще 6 пульманов.
Погрузку закончили после 12 ночи. Рабочих днем вышло достаточное количество благодаря призыву в армию, согласно приказу военкомата. Отдельные работники требовали выдать им эвакосправки, хотя они уезжать не собирались.
Закончили формирование последнего эшелона в час ночи. Устали ужасно —19 часов на ногах, не приседая. Один пульман загрузили оборудованием ремстройцеха и частично приспособили его под людей. Планировалось отправить всех работников, потребность в которых уже отпала, с тем, чтобы как можно меньше народа было под угрозой. На заводе осталось 7 человек для завершения остальных дел: Поляков, Красноженов, Курочкин, я, Райз, Беловицкий и Фоменко. Ночь была очень тревожная, кругом зарево пожаров и непрерывная стрельба.
Сегодня жгли частично горючее (мазут) на складе — громадные клубы черного дыма целый день вились за забором завода. Картина довольно мрачная.
Вот теперь мы как-то переродились, в отношениях руководителей с подчиненными параллельно с требовательностью просачивается забота. Мы — одна семья.
21 октября 1941 года
В 7 утра ездили с Поляковым проводить эшелон и добиваться дальше вагонов. (Мы еще не знали, что этот эшелон будет последним).
В 12 часов дня позвонили и сказали, что в час будет дан сигнал отхода и что за это время нужно произвести съем моторов и механическое разрушение всех кранов в главном корпусе.
Стали готовить транспорт (автомашины и лошадей), объекты к уничтожению, выносить оставшееся имущество. Наступил самый ответственный момент. Совместно с сотрудниками НКВД начали подготовку взрывов, каждый на своем участке по установленному заранее порядку.
Машины подготовлены к выезду. На пожарной едут 8 человек и шофер, на автобусе — группа истребительного батальона. Кроме того, наряжены 4 пароконных подводы.
В 13.15 выехали колонной за ворота, на площадке завода работала оперативная группа. Первой была взорвана фидерная подстанция, за ней— кузница, вагранка литейного цеха (колпак от взрыва подбросило на высоту более 100 метров), подожжен модельный цех и склад горючего.
Это были жуткие минуты. С каждым взрывом сердце сжималось все больше от боли за гибель миллионного хозяйства, добытого годами с таким титаническим трудом и разрушаемого буквально за несколько минут. Некоторые работники плакали как дети, у кого посильнее нервы — старался крепиться, хотя слезы сами выступали на глазах, и тяжелый клубок подкатывал к горлу.
Это не сентиментальное, а действительно большое чувство горя от утраты такого красавца-завода, нашего детища, созданного тружениками-краматорцами.
Когда плачет женщина или ребенок — это одно, а когда мужчина — смотреть на это во много раз тяжелее, т. к. слезы у него могут вызвать действительно потрясающие события и большие переживания.
В 13.30 все было окончено. Над заводом стояло облако пыли от взрывов. Работники опергруппы подошли к машинам, и наша колонна двинулась в тяжелый путь по направлению к Славянску. Одновременно со взрывами на нашем заводе начались взрывы на НКМЗ и других предприятиях в отдельных случаях колоссальной силы.
Противник в это время был на подступах к Краматорску. В поселок Малая Тарановка (3 км от города) и Пчелкино (полтора км) прорвались танки противника — 17 штук.
До Славянска отходили по шоссе. Машины двигались сплошным потоком вместе с тракторами, тягачами, верховыми и пешими. Все стремились поскорее уйти. Позади слышны взрывы, город окутан дымом.
Прощай, Краматорск, уходим мы ненадолго, враг так или иначе будет разбит и мы снова вернемся восстанавливать разрушенные заводы.
Не доезжая до Славянска, свернули на деревни Болгаровку и Рай-Александровку. Съехали с шоссе на проселочную дорогу. Вот здесь и начались мучения. С наступлением темноты заморосил дождь. Машины перемигивались редкими огнями и беспрерывно подавали протяжные гудки. Степь, дождь, грязь и темнота.
Добрались до Болгаровки и, отъехав от нее полтора-два километра, потеряли направление и остановились. Нужно двигаться как можно скорее, но куда — неизвестно...
Решили остаток ночи провести в поле, на открытой пожарной машине, под дождем. Узкие сиденья, приспособленные для езды пожарников, которые держатся за поручни, чтобы не свалиться. Здесь нужно проводить неопределенное время, ехать по неизведанным путям и быть все время настороже, чтобы не свалиться в грязь.
22 октября 1941 года
С наступлением рассвета выкатили машину на дорогу.
В течение трех часов пробивались до Рай-Александровки, причем на расстоянии 10— 12 километров толкали машину не менее десяти раз. К двум часам дня добрались до Ад-Александровки (так мы ее прозвали).
Полтора часа потратили на замену лопнувшего колеса. За это время успели перекусить в хате одного колхозника, где нас угостили вареной картошкой и огурцами. Это было удачное дополнение к нашему хлебу и мясу. Ели как звери — это, собственно, завтрак за 2 дня. Дождь идет весь день без перерыва, дорога с каждым шагом все тяжелее, а орудийные залпы и пулеметная стрельба все ближе, чаще и явственнее.
Отошли от Рай-Александровки километров 8— 10, перед нами небольшая гора. Бились над этой горкой до 5 часов вечера, промокли до нитки и когда убедились в бесцельности дальнейшей возни с машиной, решили идти до станции Яма пешком (до нее осталось 5—6 км).
Начало смеркаться. Нагрузились рюкзаками, сумками и пошли по колено в грязи. Шли больше 3 часов, причем в конце — в полной темноте.
У меня был за плечами рюкзак, в одной руке сумка с едой, в другой — тяжелый портфель с казенными деньгами (более 80 тысяч рублей) и документами, на шее — винтовка, у пояса патронташ. В машине мы оставили теплые вещи и одеяла, а также все продукты на дорогу.
Те мучения, которые нам пришлось пережить, трудно передать словами. Из-за тяжелой ноши мы буквально выбивались из сил, которых и так почти не осталось после буксировки машины. Состояние у всех граничило с отчаянием. Ноги вязнут все глубже и подкашиваются, я падал раз десять. Когда упадешь — подняться неимоверно трудно, хочется оставаться в неподвижности.
Не доходя примерно километра до станции, мы услышали впереди оглушительные взрывы и гудки, казалось, последних отходящих поездов. У всех было опасение, что станция Яма занята немцами. Значит, дальше идти нет смысла, а куда сворачивать — неизвестно. Отстать от поезда равносильно гибели.
Из последних сил мы торопились, надеясь все-таки успеть на последний поезд.
Наконец в 8 часов вечера добрались до вокзала. Какое счастье — на станции оказались наши и еще будут ходить до утра поезда на Лихую. Взрывали, оказывается, отдельные сооружения, но пути остались целые. Мы вздохнули с облегчением, как будто с плеч свалилась неимоверная тяжесть, но вскоре наступило какое-то безразличие, видимо, как результат нечеловеческого физического и морального напряжения. Этот вечер и ночь на станции Яма останутся памятными для нас на всю жизнь, ибо такие переживания неповторимы.
23 октября 1941 года
Поднялись в 6 утра, подсушились, почистились, подкрепились на ходу и сразу же начали добиваться выезда, т.к. судя по обстановке, станция опустела. В 8 часов утра прибыл сборный эшелон, часть вагонов разбиты, в 3 классных вагонах привезли пленных немцев. В окна выглядывают рожи с жалким видом обреченных, грязные, некоторые с обвязанными головами. Впечатление такое, что их взяли в плен накануне. Это видно по их испуганному беспомощному виду (не успели опомниться).
Через начальника станции удалось раздобыть пустую теплушку, которую начали оборудовать своими силами: устроили импровизированные нары из старых досок, выбросили ненужный хлам, привели в порядок печь. Нас в вагоне набралось 24 человека, наших заводских 8 человек и остальные с НКМЗ.Наконец мы покинули станцию Яма.
День прошел незаметно. Начинали немного приходить в себя после всего пережитого. Все разговоры вокруг отдельных эпизодов последних двух дней — обмен подробностями и переживаниями.
27 октября 1941 года
Второй день стоим на станции Лихая. Она буквально забита эшелонами с эвакуированным оборудованием и людьми. На отдельных путях по два эшелона. Мы с Поляковым много ходили по путям, разыскивая наши вагоны, но ничего не нашли.
Где наши семьи, что с ними — ничего не знаем. Эта мысль не выходит из головы. Договорились на каждой остановке производить поиски. Последние сведения получили из станции Никитовка, сейчас она, по-видимому, уже в руках немцев. Как они выбрались оттуда, ничего не знаем, и выбрались ли?
Всякие мысли лезут в голову, хотя стараемся их отогнать и представить себе все в лучшем виде. Полагаемся на волю судьбы. Чему быть, того не миновать. Зная нравы немецких извергов, можно прямо сказать, что попади наши семьи в их руки — значит, верная гибель, пощады от них не жди.
Меня постоянно преследует какое-то тягостное чувство. Дорогие мои Оля и Алик, где вы теперь, что с вами, как я хотел бы быть рядом в эту минуту. Может быть, сейчас, когда я жив и невредим, вы испытываете страдания. Душа разрывается на части при мысли, что вы не успели уехать и захвачены немцами. Эти тяжелые мысли одолевали весь день и вечер.
28 октября 1941 года
Третий день стоим на станции Лихая. Обстановка тяжелая. Много эвакуированных размещено на открытых платформах — это женщины, старики и дети. Где-то устроены примитивные будки из досок: два щита под углом скреплены, сверху накинут брезент. Народ разместился внутри автомобилей, автобусов, в кузовах грузовиков, погруженных на платформы.
На дворе начало примораживать, а народа много выбралось в летней одежде. Станция не приспособлена для приема такого количества людей. Уборных нет. Между путями все загажено — негде ступить ногой — отбросы, испражнения, обрывки бумаги, жестянки, стекло и т. д.
С 30 октября продолжилось наше движение в сторону Сталинграда.
6 ноября 1941 года
Утро застало нас на станции Чернышково. Все дни пути думаем о семьях. У меня из головы не выходят Оля и Алик. Вместе с ними едут мой отец Корней Федотович, мать Степанида Петровна и дочка старшего брата Ивана София.
Родные мои, я до сих пор не могу успокоиться, что не удалось проститься с вами в Краматорске, ведь может быть, не придется больше увидеться, хотя эту кошмарную мысль все время гоню от себя. Но что поделаешь, такова, видимо, судьба, не от меня в то время это зависело. Было приказано не покидать завод.
Глядя на женщин и детей, едущих на открытых платформах — на грудах пшеницы или рядом с оборудованием при наступающих заморозках, закутанных с головой чем попало, в большинстве простуженных, у меня буквально разрывается сердце. Ведь примерно такая же участь, если не хуже, постигла и вас. Все это будет десятикратно зачтено проклятому Гитлеру и его клике.
Наш дневной распорядок не изменился, каждый мается порученным ему делом, и в общем получается довольно складно — своевременно топится печь, готовится пища, убирается вагон, по установленной очереди ведется стирка белья и т. д.
Надеемся в Сталинграде или в Куйбышеве встретить наши семьи. Постоянно думаем о них и обсуждаем в разных вариантах возможное их положение.
Сегодня вечером делились воспоминаниями о молодости, школьных и студенческих годах жизни. Годы юности большинства из нас совпадают с гражданской войной, о которой тоже много говорили.
Сегодня в 10 утра Поляков, Красноженов, Райз и я с большим трудом попали на пассажирский поезд Сталинград — Лихая.
В 12 часов ночи добрались до Сталинграда.
8 ноября 1941 года
Знаменательным событием сегодняшнего дня была встреча с Малышевским, все были очень рады ей. Он рассказал, что видел на станции Штеровка эшелон, в котором едут наши семьи, что этот эшелон шел в направлении к Зверево. Простоял он на станции Никитовка 5 суток и еле оттуда выбрался.
Я очень обрадовался этой новости. Подробно расспрашивал несколько раз о своих родных. Какое счастье, они живы, видимо, судьба еще благосклонна ко мне».
На этом заканчиваются записки отца...
Олег ВЛАСЕНКО
http://www.2000.net.ua/print?a=%2Fpaper%2F31571